Harper Collins, 2010
Раз за разом в последние годы викторианский Лондон становится сценой действия литературных и кинематографических триллеров. Например, одним из наиболее примечательных стал «Друд» Дэвида Симмонса – о странном союзе Диккенса и Уилки Коллинза. «Лунным камнем» Коллинза отзывает и роман Табиша Хайира с труднопереводимым названием, где зашифрованы слишком многие элементы повествования. Договоримся называть его «Голова Душителя».
Это особенный Лондон: по времени ближе к Диккенсу, но увиденный глазами индийца. Может быть, поэтому он прежде всего – место преступления, где преступники все, от богатых аристократов до деклассированных нищих и индийских матросов. Табиш Хайир, известный индийский поэт, прозаик, антологист, живущий главным образом в Дании, прочёл, обработал и пережил огромное количество документов и работ не просто об англо-индийской колониальной эпохе, но об одной из самых загадочных её сторон.
Туги – слово, почти забытое даже любителями истории Востока. По самой распространённой версии, уцелевшей в английском языке, «туг», thug, – это просто убийца, головорез, налётчик с большой индийской дороги. По другой, и пишется это слово тоже иначе, thuggee, «туги» – последователи культа ритуальных убийц-душителей, приносивших таким образом жертвы богине смерти Кали (Дурге) или Бховани, а позже во имя Аллаха. Они путешествовали по большим трактам с группами путешественников, входили к ним в доверие, а затем душили или ломали шейные позвонки удавкой из головного платка с небольшим грузиком. Имущество, естественно, забиралось, а трупы ритуально хоронились. Наиболее известные из них были серийными суперубийцами – один из них, Бехрам, по слухам, организовал убийство 930 человек, из которых лично задушил около 125. Туги, или тхаги, были ужасом Индии с XIV века, и справиться с ними, пусть и не полностью, удалось только беспощадными войсковыми операциями.
Эта часть англо-индийской истории сама по себе чрезвычайно интересна, изобилует мрачными мифами, из которых далеко не все ещё раскрыты историками. По одному из них, угроза тугов просто раздута английской администрацией, чтоб провести беспощадные военно-полицейские акции против населения. Но Хайир не историк. Он родился и вырос в одном из «туговских» регионов Индии, Бихаре, входящем в число самых нищих и проблемных ее штатов. Личный оттенок хорошо различим в его романе, стержнем которого является исторический факт и рождённый им текст – английский чиновник Филип Мэдоуз Тейлор привозит спасённого им туга, Сайеда Амира Али, в Лондон и записывает его признания. Собственно, с этой книги «Признания туга» (1839), начинается миф, да и само введение слова в английский язык.
Капитан Тэйлор (он не равнее реальному капитану Тэйлору, как и реальный Амир Али – герою романа) не только пытается создать сенсацию. Он чрезвычайно увлечён, как и многие в это время, френологией – попыткой установить характер и склонности человека по особенностям строения его черепа. Однако только черепа для этого мало. Даже саму историю рассказывают в книге двое – Амир Али, надиктовывающий громадное любовное письмо на фарси и чередующий его с рассказом о преступлении, и современный автор, пытающийся разобраться в гигантском унаследованном архиве на многих языках.
Автор рассказывает о цепи событий, кажущейся схемой невероятно огромного преступления, в которое вовлеченная вся нация. Да и очень долго не удаётся решить одну из главных проблем романа – является Амир Али имитатором или он в самом деле тот, за кого его выдаёт Мэдоуз и кем он сам представляет себя Мэдоузу. Амиру Али, тоже изучающему Англию, завораживающе интересной кажется картина английского дна – в его характерах он видит куда большую решительность и жестокость, чем та, которой требует служение чёрной богине Кали.
Рассказ не просто повествование – они способ изменить самого рассказывающего. Хайир, отличный поэт, задаёт и более серьёзный вопрос: «Могут ли рассказы рассказывать сами себя, рассказать совсем другое, превратить нас во что-то еще? Почему, как бы мы ни старались понять реальность, независимо от этого нам нужно надеть ещё и очки истории?.. Неужели мы тогда не являемся ничем другим, кроме игрушки языка? Когда мы рассказываем истории, и когда истории рассказывают нас? Науке истории от Хайир достаётся изрядно – прежде всего той её части, что служила англичанам в их стремлении вестернизировать Индию и ее народ.
Рассказ Али Мэдоузу и его реверансы перед более могучей мудростью Запада, могут счесть искренним только самые простодушные. Хотя и Мэдоуз, киплинговский чиновник, видевший настоящий Восток, умнее и проницательнее, чем «Ммммлорд» Баттерстоун, считающий, что выступы и впадины черепа могут дать единственно верный ответ о строении человеческой натуры. Хайир собрал в романе поразительно причудливых персонажей – жестоких убийц и диккенсовских чудаков, которых хранит разве что Господь, музыкантов и каллиграфов, расписывающих стенки лондонской клоаки, сплетая воедино любовь и ненависть, в том числе и национальную, англо-индийскую. Интрига тем не менее не девается никуда, и автору крайне искусно удаётся до последних страниц не раскрыть тайну Амира Али. Но и раскрытая (это свойство очень хорошего романа), она отсылает нас к уже прочитанному и заставляет заново переоценить ряд казалось бы уже понятых сцен.
Английские персонажи не менее интересны, чем индийские. Карьерист Мэдоуз, пытающийся и в общем сумевший заработать на «страшном душителе», раскаявшемся и вещающем о чудовищных тайнах ужасного культа, фанатик Баттерстоун, во имя своей науки исчезающий в ещё более грозной стране. Африке, Дженни, “девочка со дна”, ради любви к которой Амир Али готов сказать убийственную правду о себе… Но важнее всего, как сталкиваются две могучих, глубоких и совершенно неодинаковых культуры и как их побеждает то, что с культурой связано далеко не всегда – любовь, вожделение, любопытство, инстинкт познания. Амир Али, брошенный в котёл цивилизации, быстро осваивает то, что почти невозможно было освоить в его мире – критический анализ. Саму ситуацию, в которой его принимают за служителя древнего и смертоносного культа, он использует как инструмент познания английского общества. Оно не менее жестоко и смертоносно, чем ночные дороги сквозь равнины Бихара, и очень часто пришельцам с Востока приписываю то, что совершают англичане.
Именно индийцы в романе меняют стереотипы: серия загадочных убийств может быть раскрыта лишь с помощью врожденной мудрости индийцев, наделённых лучшим пониманием британского общества и более широкими взглядами, чем сами англичане. Англичане как раз торопятся с выводами, полагая, что чернота кожи и мрак мыслей связаны напрямую, а потому главным подозреваемым неминуемо становится Амир Али. В одной из рецензий на роман Хайира, по-моему, сказано очень метко: «Теперь мы видим, как роли в этой истории меняются местами. Рассказчик видит Амира Али как культурного человека, странствующего по дикой стране «Лондон», стараясь не попасть в беду. Это изящное преобразование понятий «нормального» и «экзотического»… Хайир говорит нам, что норма – в глазах смотрящего».
И тут как раз встаёт вопрос, кто же сам смотрящий. Среди видящих, например, поразительный персонаж, этакая вариация героинь Агаты Кристи, Кои Хай, пенджабка, руководящая целым землячеством и решающая проблемы каждого, сидя в углу с шитьём, очень напоминает и мадам Дефарж в «Повести о двух городах» Чарльза Диккенса. Легко уловить черты «Сердца тьмы» Джозефа Конрада, и неизбежного Киплинга.
Формат рецензии, к сожалению, оставляет за рамками немалое число удивительно интересных, необычных и вместе с тем человечных деталей, чрезвычайно интересную и трогательную любовную линию, вместе с тем не снижающих саспенс и оригинальность книги – повторю, даже на фоне множества «Лондон-викторианских» вариаций.
Роман с удовольствием будет прочитан как и не слишком придирчивым читателем, лучше всего воспринимающим фабулу, так и любителем более изысканных и тонких текстов – и тот и другой не будут чувствовать себя внакладе.
преподаватель, переводчик, писатель, канд. филол. наук