25 октября 2011 г. в Петербурге состоялась первая встреча Интеллектуального клуба агентства «BC Communications», гостем которой стал писатель, переводчик и общественный деятель, родившийся в России и выросший во Франции, Александр Арнольдович Блок (литературный псевдоним – Жан Бло, Jean Blot).

Александр Арнольдович любезно согласился дать интервью нашему сайту. Находясь в России, он принципиально отказывается говорить на английском или французском, хотя временами ему приходится подыскивать нужные русские слова. Но видно, с каким наслаждением он сражается с трудностями языка, который, наряду с французским, считает родным.

Встречи с русской литературной эмиграцией, вторая мировая война и участие в движении Сопротивления, работа в бюро переводов ООН, исследование и переводы русской прозы и поэзии, руководство французским и международным ПЕН-клубом, создание российского ПЕН-центра – эта биография вместила столько, что ее можно читать, как учебник по истории ХХ века, точнее, как учебник по истории и литературе.

 

«Британия»: Кажется, Владимир Иванович Даль, автор Словаря живого великорусского языка, сказал, что родной язык человека – тот, на котором он думает. На каком языке думаете вы?

А. Б: Я думаю на трех языках. Есть вещи, которые я думаю по-английски, есть вещи, которые я думаю по-французски – конечно, по-французски больше. И есть вещи, которые я всегда думаю по-русски – что-то очень личное, сентиментальное. Существует определенное отношение к миру, идущее от языка. Бывают ситуации, в которых надо подумать, поступить как англичанин, или подумать, поступить как француз, или как русский. Но я не осознаю, в какой момент на каком языке я думаю.

Кроме того, важно, где вы находитесь. В Лондоне одно отношение к миру, здесь – другое. И поскольку в Лондоне все вокруг говорят по-английски, то и вы говорите по-английски. А в России кажется, что надо говорить по-русски, даже если вы говорите плохо.

«Британия»: Какие языки вы изучали? Пришлось ли вам русский изучать как иностранный? Ведь вы росли в Париже.

А. Б: Дома родители говорили со мной по-русски. А на улице со сверстниками я общался на французском. По-английски я стал говорить немножко позже, когда меня отправили в Англию учиться в школе. Но писал я только по-французски. Конечно, в Организации объединенных наций, в ЮНЕСКО много приходилось писать по-английски, но это были деловые документы, а что касается литературного творчества – я не могу представить себе, что можно писать на каком-то другом языке, кроме французского.

«Британия»: Трудно ли вам давался английский язык?

А. Б: По правде сказать, я уже забыл. Мне тогда было двенадцать лет. Дети довольно быстро научаются языку, к тому же, почти никто вокруг не говорил по-французски, а по-русски – еще меньше. Я учил английский язык как англичанин, не как иностранец: древнеанглийский, среднеанглийский, «Беовульф», которого я не выношу… Шекспира тоже не всегда легко понять. Но так учатся и маленькие англичане.

«Британия»: В каких языковых парах вы переводите? С русского на английский, на французский, с французского на английский?..

А. Б: Как устный переводчик, я переводил и в «английской» будке, и во «французской». Наверное, легче был все-таки французский. Но так как людей, которые могли переводить с русского на французский, было больше, то мне чаще приходилось переводить на английский. Но это устно. Письменно на английский я, кажется, ничего не перевел, только документы, которые мне поручали в ЮНЕСКО.

Я переводил Ходасевича, Ахматову, Мандельштама, вообще, я довольно много занимался переводами русской литературы на французский, вот то, что меня интересовало. Все остальное – это … работа!

«Британия»: Можете ли вы сформулировать, какова основная трудность при переводе с русского языка на, допустим, французский?

А. Б: Самое трудное – присущий русскому языку талант выражать чувства. Переводя с русского, надо быть готовым к тому, что по-французски сказать будет труднее. Известно, что русский язык – это язык чувства, французский – язык ума, английский – язык действия, и еще юмора. Мне кажется, что на французский с других языков переводить труднее всего. Вольтер говорил, что французский язык – бедный и презренный. Но когда я читал философские книги (по-английски – по-русски даже не пробовал), пока я не перевел себе какое-то трудное место на французский, мне было непонятно. Что замечательно во французском: или нечто выражено предельно ясно, или этого не существует. Половинчатости, оттенков – нет.

«Британия»: То есть, французский язык – для философии?

А. Б: Не философии. Он… например, хорош как юридический язык. Это язык ясного ума. Он дает возможность высказать идею так, чтобы невозможно было не понять. И если ты не понимаешь того, что ты хочешь сказать, то это немедленно становится очевидным.

«Британия»: Как лучше читать литературу: в переводе на родной язык или в оригинале?

А. Б: Есть фраза: поэзия – это то, что теряется в переводе. Мне кажется, это верно. Те поэты, языков которых я не знал и читал в переводе, для меня потеряны. Я убежден, что Гёльдерлин, Рильке – великие поэты, но мне этого не почувствовать. Еще как-то могу читать, например, португальскую поэзию, поскольку я знаю по-французски и по-испански. Если есть перевод, то, скажем, Песоа по-португальски я мог читать, что называется, по-настоящему: испытывая эмоции, получая художественные впечатления.

С прозой иначе. Я помню один разговор, с Альбером Камю – был такой французский писатель, знаете? – и с Луи Гийо, который тоже был очень хороший писатель, но его уже, увы, забыли. Мы беседовали о «Войне и мире», и они говорили, как замечательно написана сцена, в которой ранят князя Андрея. Я взял французский текст, и – о ужас, не обнаружил в нем ничего того, о чем говорили мои собеседники. И я подумал: Камю и Гийо гораздо лучше понимают Толстого, чем я, хотя они не говорят по-русски. Понимание прозы – это обязанность и заслуга читающего. Уметь читать – так же важно, как уметь писать. Без умных читателей литература существовать не может.

«Британия»: Как стать умным читателем?

А. Б: Когда вы мне скажете, как стать умным, я вам отвечу… Стать умным читателем очень нетрудно. Надо всерьез интересоваться жизнью. Читаешь по-настоящему, когда тебе четырнадцать-пятнадцать лет и ты хочешь знать, что бывает в жизни, что с этой жизнью делать, и берешь книгу, чтобы узнать это у писателя. А читать, как я читаю сейчас, только чтобы написать статью – это не чтение.

«Британия»: Сегодня много говорят о том, что люди меньше читают, и те самые четырнадцати-пятнадцатилетние, которые задаются вопросами о жизни, тоже не любят читать. Это плохо? Нужно ли это как-то исправлять?

А. Б: Это катастрофа, потому что чтение, литература – это не только часть цивилизации, но и часть духовной жизни человека. Без этого он никогда не поймет ничего важного. Он поймет, как играть на компьютере, будет уметь все, что полагается, но самое важное: искать смысл жизни и понять наконец, что жизнь не имеет никакого смысла, кроме того, который ты ей придаешь, – это можно сделать только посредством литературы. Я очень люблю кино, и в мои времена в кинотеатрах шли замечательные фильмы – Феллини, других режиссеров – но сказать, что они играли роль в моей духовной жизни, повлияли на то, что я собой представляю, – нет. Музыка, живопись – это тоже совсем другое. Понимание того, каким человеком надо быть (ты сумеешь или не сумеешь – это другое дело, но каким ты должен быть), приносит литература.

Когда исчезла религия, то появилась литература. Книги всегда были и всегда останутся, а литература появилась, когда религия больше не могла отвечать на вопросы, которые ставит жизнь. А что будет после литературы – пока я не вижу.

«Британия»: Если вы говорите «после литературы», вы подразумеваете, что литературе придет конец?

А. Б: Иногда мне кажется, что да, иногда я все-таки надюсь, что нет. Когда появилось кино, все говорили, что театра больше не будет. А две недели тому назад я пошел в «Комедии Франсэз» и попросил билет, и мне сказали, что билетов нет до пятнадцатого марта. Так что, по-видимому, театр еще существует. И потом, когда появилось телевидение, все говорили, что покончено с кино, а кино прекрасно живет. Поэтому я надеюсь, что литература тоже останется – она не будет оказывать такого влияния, занимать такое важное место, как раньше, но останется.

«Британия»: Нужно ли учить иностранные языки? Сколько языков должен сейчас знать человек в нашем мире, и какие это языки?

А. Б: Увы, он должен знать по-английски. Я говорю «увы», потому что, как вы знаете, существует соперничество между французским и английским, которое уже закончено: английский сейчас международный язык. Грустно, что сегодняшний английский язык ужасен. С Шекспиром он больше ничего общего не имеет. Шутят даже, что единственный язык, который совсем не нужен в Америке, – это английский. А учить его, конечно, необходимо, потому что надо жить в своем мире, а современный мир, несомненно, стал каким-то «англо-саксонским».

Языки, безусловно, нужны. Язык – это образ реальности. Мир, каким он выглядит для английского языка, – другой мир, не тот, на который смотришь через русский или французский язык.

«Британия»: A lot of our readers are learning languages, and English is the main language for most of them. Can we have a piece of advice from you in English on learning foreign languages?

А. Б: Oh, it’s very easy, and very important: language is a song. It’s not just an articulation of sounds, it’s some kind of music. Once you get that “song”, you’ve got your language. I’ll give you an example concerning your humble servant. I pronounce Greek in such a way that everybody who hears me immediately starts talking fast, as if I knew Greek. I know Greek very little but I do possess the “song” of the Greek language. I may lose words, but the “sound” is there. And it’s the same with English. И по-русски то же самое. А когда потеряна эта «песня», тогда все потеряно, тогда и язык как-то исчезает. So what you have to learn what you have to get is that particular song, how the world is being sung in French, in English or in Russian.

(«Британия»: Какой совет вы могли бы дать нашим читателям, изучающим языки?

А. Б.: О, это очень простой и очень важный совет: язык – это песня. Не просто произнесение звуков, а своего рода музыка. И научиться вам нужно именно этой «песне» – тому, как «выпевается» мир по-французски, по-английски или по-русски.)

«Британия»: Можно попросить вас сказать одну фразу на всех языках, которые вы знаете? Например, что-нибудь о Петербурге? Давайте начнем с русской фразы.

А. Б: С русской? Петербург – волшебный город, замечательный и очень интересный. Pétersbourg est une villle enchanteresse et bien intéressante. Petersburg is a very interesting city, and a really charming one. По-испански, пожалуй, не скажу… Видите, теперь я уже не могу «петь» по-испански!

«Британия»: На каком языке эта фраза звучит лучше всего?

А. Б: Конечно, по-русски! Я – петербуржец.

Фото Людмилы Волковой

См. также: встреча с американским переводчиком произведений русской литературы Джеральдом Майкельсоном в магазине “Англия” (анонс, отчет о встрече).