21 июля 2014 г. исполняется 115 лет
со дня рождения Э. Хемингуэя

Вряд ли отыщешь в истории мировой литературы фигуру более харизматичную, чем Эрнест Хемингуэй. Нет иного писателя, чей неоспоримый талант сочетался бы с такой же неоспоримой — и не показной, не бравурной! — мужественностью, которая, однако, не переходила бы в нарочитую грубость (как, к примеру, у Буковски) или раскаяние (Ремарк).

В тысячный раз пересказывать детали биографии Хемингуэя можно, но нет практического смысла. Он работал, воевал, путешествовал, рисковал, любил, боролся, а главное — писал, писал и писал. О вкусах не спорят, и кто-то больше ценит из американских авторов не Хемингуэя, а Драйзера, Воннегута или того же Буковски. Но несомненно, что автор “Прощай, оружие” входит в избранную когорту величайших. И не только в США.

Он жил, как писал (или наоборот, писал, как жил) — резко, бескомпромиссно, ярко, приметно. Многое из написанного или сказанного осталось нам в наследство в виде афоризмов. В день стопятнадцатилетия Хэма вспомним некоторые его высказывания.

“Думаю, я уложил бы Флобера. Думаю, я простоял бы пять раундов против Мопассана. Но против старины Лео Толстого я не пропыхтел бы и раунда. Чёрт побери, да я просто не вышел бы на ринг!” (из интервью)

Хемингуэй был неплохим боксёром. Он вообще любил говорить о разных вещах, используя боксёрскую терминологию. Кстати, Хэм родился 21 июля 1899 года — он всего на девяносто дней моложе Владимира Набокова. Сколь же это одновременно случайно и неслучайно! Они много чем похожи, но отличаются друг от друга ещё больше. Набоков с Хемингуэем с переменным успехом вели друг против друга заочную борьбу за звание главного американского писателя добрых два десятка лет. К чему мы вспомнили об авторе “Подвига” сейчас? А дело в том, что Набоков тоже любил бокс…

 

“Я люблю всю неделю думать о тебе и о Париже”
(“За рекой, в тени деревьев”).
“Путешествуй только с теми, кого любишь”
(“Праздник, который всегда с тобой”)

Молодой писатель уехал из США в Европу, а точнее — в Париж, в возрасте 22 лет. Его сопровождала та, которую он любил: Хэдли Ричардсон. Они поженились незадолго до отъезда, а в Париже поселились в очень скромном жилище, о котором в той же книге было сказано:

“Нашим домом на улице Кардинала Лемуана была двухкомнатная квартирка без горячей воды и канализации, которую заменял бак, что не было таким уж неудобством для тех, кто привык к мичиганским уборным во дворе. Зато из окна открывался чудесный вид. На полу лежал хороший пружинный матрац, служивший удобной постелью, на стенах висели картины, которые нам нравились, и квартира казалась нам светлой и уютной”.

Хотя, конечно, Хэмингуэй не всегда путешествовал с теми, кого любил — к примеру, брать любимого человека на сафари в Африку, где писатель в 1933 году провёл много месяцев, было бы по меньшей мере неосмотрительно.

 

“Бутылка вина — хорошая компания”. (“Фиеста” (“И восходит солнце”)

Алкоголь был одной из страстей Хемингуэя — а также одной из проблем. Один из биографов писателя, Кеннет Линн, говорил, что для Эрнеста алкоголь был способом раскрыться, почувствовать себя полноценным мужчиной. Говорят, что он пил вино, как воду, и рядом с его пишущей машинкой всегда стояла початая бутылка. В результате это пристрастие превратилось в зависимость…

 

“Человек не для того создан, чтобы терпеть поражения. Человека можно уничтожить, но его нельзя победить”.(“Старик и море”)

За пару недель до своего девятнадцатилетия молодой Хемингуэй, находившийся на фронте, попал под обстрел. По свидетельствам медиков, на его теле было более двухсот ран. В 1934 году Африке ему довелось пережить амёбную дизентерию — опаснейшее заболевание, а спустя ещё пару десятков лет он там же попал в автокатастрофу. Ещё одну автоаварию он пережил ранее. Были на его “счету” и гипертония с диабетом, и депрессия со страхом (небезосновательным!) преследования. А уж сколько на его долю выпало душевных переживаний и мук! Но побеждённым он себя никогда не считал.

 

“Счастье приходит к человеку во всяком виде, разве его узнаешь? Я бы, положим, взял немножко счастья в каком угодно виде и заплатил за него все, что спросят”. (“Старик и море”)

Хемингуэй был женат четыре раза — несомненно, он изо всех сил стремился к счастью. При этом он особо не медлил с принятием решений. К примеру, между первым и вторым браками перерыв составил менее пяти месяцев (с января по май 1927 года), а между вторым и третьим и того меньше — три недели (всё произошло в ноябре 1940 года). Впрочем, в обоих случаях Хэм уже был в близкой связи с женщинами, которые вскоре становились его жёнами. Упомянем имена всех супруг писателя: Хэдли Ричардсон, Паулина Пфайффер, Марта Геллхорн, Мэри Уэлш. Про его отношения с Мартой в 2012 году был снят фильм под названием “Хемингуэй и Геллхорн” (роль Марты исполнила Николь Кидман, Хемингуэя — Клайв Оуэн).

 

” – Ты коммунист? – Нет, я антифашист. – С каких пор? – С тех пор как понял, что такое фашизм“. (“По ком звонит колокол”)

Пожалуй, антифашизм Хемингуэя отдельно подтверждать не надо. Достаточно лишь напомнить о существовании романа, из которого взят вышеприведённый диалог – “По ком звонит колокол”, а также его многократные визиты во франкистскую Испанию и участие во Второй мировой войне — как в роли военного корреспондента, так и в иных качествах.

 

“И если ты перестанешь жаловаться и просить о том, чего не может быть, это будет очень хорошая жизнь. Хорошая жизнь не измеряется библейскими периодами времени”. (“По ком звонит колокол”)

Хэм никогда не притворялся скромнягой — ему нравилось внимание читателей, журналистов, женщин. С достоинством принимал он и премии, ради которых, впрочем, никогда не унижался — он писал так, как хотел, и о том, о чём желал. Правда, в основном официальное признание к нему пришло после того, как он преодолел полувековой рубеж. В 1952 году он получил Пулитцеровскую премию за повесть “Старик и море”, а два года спустя — Нобелевскую премию, чем нанёс едва ли не смертельный удар самолюбию Набокова, который главную литературную премию мира так никогда и не получил. Нобелевка была присуждена Хэму за “повествовательное мастерство, в очередной раз продемонстрированное в “Старике и море”, а также за влияние на современную прозу”.

 

“Я не могу примириться с мыслью, что жизнь проходит так быстро, а я не живу по настоящему”. (“Фиеста (И восходит солнце)”)

Эта фраза выглядит очень красиво, но к Хемингуэю никакого отношения не имеет. Сложно вспомнить, кто из писателей жил более полной жизнью. Он был везде, жил в разных странах, перепробовал много профессий, познал славу и отчаяние, находился при смерти и окончательно выздоравливал. К несчастью, его состояние в последние годы оставляло желать лучшего — он болел как телом, так и душой. Хемингуэю постоянно мерещилась слежка, что его мучило и не давало спокойно жить. Эти страхи дали основание поместить писателя в клинику для людей, страдающих душевными расстройствами. Жестокие процедуры электрошоковой терапии привели к тому, что Хэм забыл почти всё, что знал и помнил. Его выписали из клиники в конце мая 1961 года, а 2 июня он застрелился. Несколько десятков лет спустя выяснилось, что слежка за Хемингуэем и впрямь велась… Выстрелом из ружья Хемингуэй поставил себя в один печальный ряд с Всеволодом Гаршиным, Куртом Тухольски, Мариной Цветаевой и Вирджинией Вулф. Отличная достойная компания, вот только было бы лучше, если бы объединяющим критерием осталась просто их профессия — литераторы, писатели и поэты.

 

Фамилия Эрнеста Миллера Хемингуэя по-английски оканчивается тремя буквами — way, что переводится как “дорога”. Автор великих книг, обладавший неповторимым стилем, выбрал для себя трудную дорогу, которую только он и сумел осилить. И то — не до конца.

А чтобы не заканчивать нашу заметку на трагической ноте, в конце обратимся к народному творчеству. Лет десять назад в интернете появилась прекрасно сделанная стилизация “Красной Шапочки”. Анонимный автор предположил, как бы знаменитую историю рассказали разные писатели, в числе которых был и Хемингуэй:

Мать вошла. Она поставила на стол кошёлку. В кошёлке были молоко, белый хлеб и яйца.
– Вот, — сказала мать.
– Что? — спросила её Красная Шапочка.
– Вот это, — сказала мать, — отнесёшь своей бабушке.
– Ладно, — сказала Красная Шапочка.
– И смотри в оба, — сказала мать. — Волк.
– Да.

Григорий Аросев